— Сколько же это?

— Сто тысяч долларов за полгода. — Ее глаза блестели, как стеклышки, и я понял, в чем состояла ее главная страсть. Она слишком беззаветно любила деньги и не могла представить, что я способен остаться хладнокровным к названным ею цифрам.

Мои эмоции начинали проявляться снова, приобретая новую конфигурацию и направление — против нее. Я выпалил с холодной яростью:

— Я скорее войду в дело с гиеной и стану заниматься любовью с трупом.

Она открыла рот, как будто мое высказывание удивило и оскорбило ее.

— Неужели это непонятно, Сэм? Мне придется убить тебя, если ты не согласишься на сотрудничество. Я должна буду сделать это сейчас же. А мне этого не хочется. Почему, ты думаешь, я приняла предложение следить за тобой? Почему я не прикончила тебя в Детройте? Там я могла это сделать. Я могла бы убить тебя и в Гонолулу. После своей неудавшейся попытки Дженсен заставлял меня убить тебя в поезде, но я не захотела этого. Даже когда ты начал догадываться о нашем коде, я надеялась, что мы поладим.

Я молча смотрел ей в лицо и видел, что, как и все настоящие преступники, она ненормальная. Ей недоставало и ума, и чувств. Она не могла разглядеть в себе зло или извращение. Ее эгоизм отгораживал от нее весь мир, как испорченные линзы.

Мое возбуждение переросло в какое-то болезненное отвращение, но постоянная опасность, исходившая от револьвера, заставляла меня необычайно активно шевелить мозгами. Я знал, что дошел до точки, но продолжал разговаривать. Разговор уже спас мне жизнь однажды. На этот раз я не надеялся на то же самое, но продолжал говорить, выкупая каждую минуту своей жизни словами. Может быть, бдительность оружия снизится от слов и у меня появится шанс сделать свой ход?

— Как ты оказалась втянутой в такое дело? — спросил я. В голосе прозвучала нотка неискренности, но я не смог скрыть ее.

— Я ненавижу такую жизнь. — И она продолжила изливать свои мысли, как будто с нетерпением жаждала такого вопроса или в течение многих лет у нее не было возможности высказаться на эту тему. — Но я всегда этим занималась, чтобы иметь возможность приобретать нужные вещи. Уже в одиннадцать лет я начала воровать в магазинах. Была женщина, которая делала вид, будто она моя мать, с ней мы отправлялись по магазинам. В то время она сожительствовала с Дженсеном.

— Я думал, что твои родители живут в Кливленде.

— Моя мать умерла в Кливленде, когда я была еще грудным ребенком. В возрасте семи лет отец отвез меня в Чикаго, а два года спустя умер. С тех пор я одна. Дженсен прогнал свою женщину, когда мне исполнилось четырнадцать, а потом мы начали по-настоящему зарабатывать деньги. Я завлекала мужиков на улицах Чикаго и приводила их в нашу квартиру. Тут появлялся Дженсен и строил из себя моего отца. Я была еще несовершеннолетней. Мужики откупались. Но последний мужчина оказался сыщиком. Дженсена упрятали в тюрьму, а меня отправили в исправительный лагерь. Когда его освободили, он помог мне бежать. Мы оба оказались в бегах, так как он нарушил условия досрочного освобождения. Нас разыскивала полиция. Мы подались на запад и проплыли по самым дешевым билетам от Сиэтла До Манилы. Оттуда отправились в Шанхай, где установили некоторые очень полезные контакты. И с тех пор не сидели без денег.

— Для тебя деньги очень важны, правда?

— Они чрезвычайно важны для всех, не обманывайся на этот счет. Для меня они, может быть, несколько более важны, чем для других. В течение двух лет я спала в коробке с упаковочной стружкой, стоявшей за печкой в подвале. Я питалась объедками посетителей ресторанов. Теперь я ем самое лучшее из того, что можно купить за деньги.

— Человеческая плоть — тоже сочная пища, — заметил я, — но она ведет к смертельным заболеваниям.

Я находил слова, которые задевали ее. Ее лицо передернуло, как будто я нашел кнопку управления.

— Я не хотела их убивать, — проговорила она, повышая голос до визга. — Не хотела убивать Сьюзен! Не хотела убивать Бесси Лэнд! Но она знала о Дженсене и "Черном Израиле" и собиралась обо всем рассказать. Мне пришлось это сделать. Мне было трудно пойти на это. В ту ночь я мучилась мигренью.

С ее нижней губы сорвалась капелька слюны и упала на подбородок. Я попытался представить себе, что мне пришлось бы целовать эти дикие губы. Она стерла каплю тыльной стороной левой руки. А правой рукой твердо держала револьвер, нацеленный мне в сердце.

Я понял, что она готова пристрелить меня и что пришло время действовать. Я напряг мышцы, чтобы перевернуть стол.

Но не успел я этого сделать, как за моей спиной раздался голос Гектора Лэнда, который доносился с другого конца комнаты. Голос глухо гудел под низким потолком:

— Значит, это вы убили Бесси?..

Глаза Мэри переключились с меня на него. Я услышал за спиной тяжелые шаги и наблюдал за пистолетом. Мышцы ее изящной кисти напряглись, и она изменила направленность ствола, отведя его от моего сердца.

Выстрел раздался за моей спиной, и ее револьвер упал на стол. Схватившись одной рукой за край стола, она удержалась и не упала. Между ее пальцев показалась кровь, капли которой сверкнули как рубины.

— Разнесло мою грудь, — произнесла она. — Тебе она когда-то нравилась, Сэм, правда? Мои груди казались тебе прекрасными.

Она хотела еще что-то сказать, но закашлялась. Голос перешел в гортанное бульканье. В уголках рта показались яркие ручейки, и на какое-то мгновение мне показалось, что лицо ее растянулось в ярко-красной улыбке.

— Так, пожалуй, лучше, — сумела она произнести. — Я не хотела тебя убивать.

Ее глаза потемнели от боли и смотрели на меня с таким напряжением, что я не знал, мертва ли она, пока ее тело не обмякло. Светловолосая головка, губки, груди, прекрасные округлые бедра, ее злой гений, витавший как коршун на грани безумия, — все это рухнуло на пол, как мешок. Как мешок пищи для червей.

Я взял со стола револьвер и повернулся к Гектору Лэнду. Он три раза быстро нажал на спуск своего оружия, нажал с таким усилием, что мускулы напряглись, как черные змеи. Но выстрелов не раздалось.

— В обойме кольта 45-го калибра всего семь патронов, Гектор. И вы использовали последний патрон.

Он посмотрел на оружие в своей руке, как бы не в силах понять, что эта вещь, из которой он убил одного человека, не смогла прикончить второго.

— Вы должны быть рады, что не застрелили меня. Будет лучше, если вы поедете со мной обратно, в Сан-Диего. Вы убили двух врагов этой страны, подняли на них руку по своей доброй воле, и это, возможно, зачтется в вашу пользу. Если же вас поставят к стенке, то даже это будет достойной смертью, гораздо достойнее той жизни, которую вы вели. Достойная смерть лучше, чем жизнь преследуемой крысы.

— Дайте мне пистолет. Я знаю, что надо сделать. — Он подвинулся вперед и оказался в зоне освещения лампы. На его лице была написана смерть. Кожа побледнела, как будто в нем совсем не осталось крови. Глаза приготовились закрыться навеки. Они блуждали и отяжелели от горя и стыда за прожитую жизнь.

— Если вы сделаете еще шаг, я выстрелю.

— Пока что пистолет меня ни разу не остановил.

Он прошел оставшуюся часть комнаты, надвигаясь на меня, как огромный черный водяной смерч. Я спустил курок и увидел, как полетели брызги от его плеча, оттуда, куда попала пуля. Он приостановился, а потом двинулся дальше — такой здоровый и широкий, что казалось, загородил все стены и потолок, как тень от низко повешенной лампы.

Я выстрелил еще раз. Но он выбил пистолет из моей руки, и пуля пролетела между нами, врезавшись в потолок. Его глаза обезумели и моргали, как будто вспышка выстрела опалила зрачки, но его руки достали меня и схватили за горло. Я ударил его левой, и боль от удара отдалась в локте. Над его глазом появилась ссадина. Я стал наносить ему один удар за другим, но его голова только вздрагивала от этих ударов, а пальцы все сильнее сжимались на моем горле. Я ткнул его коленом в пах. Он охнул, но не отпустил меня.